В день 80-ой годовщины Победы в Великой Отечественной войне мы решили напомнить о парадигме самого актуального сегодня глагола, о первоначальной сути слова «победа» и происхождении других военных лексем. А так же отдать дань памяти Надежде Марочковской – автору и бессменному ведущему спецпроекта «Язычник», для которого в свое время и был написан этот текст.
Победю, убежу, ощутю…
Сама тема появилась из читательского интереса – почему у глагола победить – какую форму в 1-м лице единственного числа не предложи (в настоящем – будущем времени) – всё «не то», и всё нельзя, и вообще в русском литературном или просто грамотном этого нет и быть не может – ни победю, ни побежу, ни побежду…
На самом деле, конечно, есть. И не у какого-нибудь ЧертИванычаВеревкина, а у хорошего автора, Владимира Высоцкого: «А принцессу мне и даром не надо – Чуду-юду я и так победю«. А форма побежу, кстати, присутствует в сказке про Винни Пуха. Мастера художественного слова так экспрессии и колорита, конечно, добавляют. А нам, простым грамотеям, такие выверты академические словари не нормируют. В самом ходовом справочнике Розенталя по этому поводу есть соответствующий параграф, касающийся словоформ глагола победить и его товарищей – так называемых недостаточных глаголов:
«Глаголы «победить, убедить, очутиться, ощутить, чудить» и некоторые другие, ограниченные в образовании или употреблении личных форм, не образуют формы 1-го лица единственного числа настоящего – будущего времени. Если необходимо употребить эти глаголы в указанной форме, используется описательная конструкция, например: сумею победить, хочу (стремлюсь) убедить, могу очутиться, попытаюсь ощутить, не буду чудить. Не употребляются из-за фонетического совпадения с формами от других глаголов такие формы, как «бужу» (от бузить, ср. бужу от будить), «держу» (от дерзить, ср. держу от держать), «тужу» (от тузить, ср. тужу от тужить) и некоторые другие. Глаголы умертвить, роптать образуют в l-м лице единственного числа формы умерщвлю, ропщу».
Вообще, некоторые приверженцы семантической лингвистики, всерьез говорят о том, что у глагола победить такие сложности с настоящим – будущим временем потому что, дескать, природа языка считывает национальные эманации: «не хвались, идучи на рать!» И с первым лицом и единственным числом, закавыка аналогичная: дескать, «русские побеждают всем миром». Правда, в этом случае неизбежен сарказм: а убеждают, чудят, ощущают и очучиваются тоже «всем миром»?!
И все же семантику, то есть смыслы, что заложены или когда-то были заложены в слове, исключать вот так, с шутками и прибаутками тоже не следует. Розенталь, конечно, глыба, но и «на солнце есть пятна». Его задача была нормы прописать, исходя из некоего недавнего словоупотребления. А «недавнее» сами понимаете, – субстанция неточная. Тем более, что, например, запретное по Розенталю убежу (не убедю, а именно убежу – как вишу, а не висю), редко, но употреблялось весьма искушенными пользователями.
Из писем Льва Толстого:
«Я написал –– и давно уже –– свою статью о Шексп[ире] с уверенностью, что никого не убежу, но мне только хотелось заявить, что я не подчиняюсь общему гипнозу«.
Марина Цветаева. Сводные тетради. Тетрадь третья: «Я Вас всё равно не убежу – и переспорю». Можно, конечно, порассуждать о том, что, дескать и старик Розенталь «дал маху», и словесные эксперименты Цветаевой – не аргумент, и Лев Николаевич – не икона литературного стиля. И все это, как ни странно, отчасти верно. Не прижились ведь толстовские бежа, пиша, леева, хлебов подвоза… И гуру советского лингвонормирования не до конца углубился в предмет, ограничился формальной стороной глагольной «недостаточности». И цветаевский вариант – на грани фола.
Исход кровопролития…
Ну, природа такая у русского языка, зачастую сотканая из «единства и борьбы противоположностей». И глагол победить, от которого образовано существительное победа, – именно из этой категории. Более того, в древнерусском, победить и убедить – родные братья. Что же касается смыслов победы, то тут такие скрепы «из тьмы веков» восстают – «страшно, аж жуть». Однако, все по порядку.
Победа (др.русск. побѣда, ст.слав. побѣда (др.греч. νίκη) – это так называемое заимствование из старославянского языка, производное от общеславянского глагола poběditi «победить», образованного, в свою очередь, префиксальным методом от běditi «убеждать» (а эта лексема образована от běda – в значении беда, и никак не иначе). То есть, если смотреть в семантический корень победа, то это буквально – «убеждение (силой)».
Но. В древне-русском языке победа имела два значения – кроме современного («успех в битве или войне при полном поражении противника») она еще означала и… «поражение».
То есть, предки так называли любое завершение битвы. Любой исход кровопролития. Мудрые были люди… Правда, понадобилось много веков, чтобы квинтэссенцию этой древне-славянской метафизики в поэтической формуле зафиксировал Борис Пастернак: «Но пораженья от победы ты сам не должен отличать…»
Военные слова мирного назначения
Не все лексемы, которые нынешние поколения ассоциируют с Великой Отечественной, были рождены той войной. Некоторые «достались в наследство» от Первой мировой, а другие изменили или дополнили семантику в связи с новыми военными реалиями, усилением роли авиации, подводного флота и танковых войск.
Например, в «Словаре военных терминов» В.И. Муромского, изданного в 1914-м году, укрепление «ежи» – это всего лишь «3 кола, связанные колючей проволокой», а «десант» – «перевезенные морем и высаженные на территорию противника сухопутные войска». А во Второй мировой ежи стали противотанковыми сварными конструкциями, а десант забрасывали с самолетов.
Великая Отечественная дала новые названия всевозможным новым маневрам обхвата и окружения противника – «клещи», «кольцо», «котел», «мешок», «подкова», «тиски». До лета 1941-го у этих слов было исключительно «штатское» назначение.
Но поскольку стратегия немецкого блицкрига состояла в том, чтобы прорваться в советские тылы на большую глубину, нарушая линии снабжения и связи, потребовались и новые определения этих действий и их последствий. Аналогичные термины потом описывали и действия наших войск.
Похожим образом на «военную» службу попали «политическое» слово «голосовать» и зоо-монетный «пятачок». Известный советский лингвист Федот Филин – политрук Великой Отечественной, отмечал, что осенью 1941 года на Ленинградском фронте впервые услышал глагол «голосовать» в значении «останавливать попутную машину». В довоенных словарях «пятачок» означало только монетку или свиное рыло. Дополнительное, рожденное героической обороной небольших плацдармов («Невский пятачок») значение лексемы, официально было зафиксировано в 1952 году – во втором издании словаря Ожегова: «маленькая круглая площадка, а также вообще тесное, ограниченное пространство».
Но есть ситуации – ровно наоборот, когда современные «штатские» слова неизвестны нынешним пользователям в «военном» значении. Так, «монитор» (лат.) в терминологии флота – бронированный военный корабль с башней для орудий, предназначаемый главным образом для обстрела береговых батарей. При определении первоначального значения данного слова лексикографы придерживаются разных мнений. Даль полагает, что название кораблю дано от ящерицы «монитор», будто бы «предваряющей о близости крокодила». Ушаков лишь отмечает, что «название взято по имени первого судна этого типа, сооруженного в Америке в 60-х годах XIX века».
Лингвотрофеи Великой Отечественной
Только полный профан не знает, что служащие «вспомогательной полиции» на оккупированных землях, завербованные из местных жителей, носили нарукавную повязку с надписью Polizei («Полиция»). Устное народное словотворчество припечатало их пренебрежительным названием «полицай», хотя «полицейский» по-немецки – «полицист» (Polizist).
Слово «ас» в новой (и привычной до сих пор) семантике тоже заимствование из немецкого языка (в который оно, в свою очередь, попало из французского). Сначала (ещё с Первой Мировой) так французские пилоты называли удачливых фашистских летчиков. В первый год Великой Отечественной подобным образом немецких пилотов стали «обзывать» и в СССР. Постепенно слово утратило негативную окраску, и где-то с конца 1942 года лексему стали использовать для обозначения советских истребителей.
Сабантуй, кочерга и Катюша
9 Мая – повод вспомнить и ныне забытые, но весьма точные, ироничные и колоритные идиомы той войны:
«Бабушкин аттестат» – так солдаты называли продовольствие, которое самостоятельно раздобыли в деревне. В романе Виктора Астафьева «Прокляты и убиты» (1992) во время отступления служба снабжения отстала, и солдаты перешли «на «бабушкин аттестат», стало быть, рвали где, кто и чего может».
«Катюша» – не только «народное» наименование боевой машины реактивной артиллерии, так фронтовики – по аналогии с оружием – стали называть самодельную зажигалку или коптилку из фитиля в патронной гильзе и кремня с кресалом. От неё прикуривают герои повести Виктора Курочкина «На войне как на войне» (1965): «Катюша» у Бянкина была превосходная, от одной искры срабатывала».
«Устроить пафос». Выражение из словаря пулеметчиков, бронебойщиков – «провести разгромный обстрел». Выражение приводится в книге «Лексико-стилистические процессы в русском языке периода Великой Отечественной войны» (1985) Александра Кожина – доктора филологических наук, фронтового гвардии майора.
«Кочерга» – меткое второе «имя» противотанкового ружья. В книге Леонида Верникова «Ранняя зрелость» (1976) речь идет о первых годах войны, когда «в дефиците была даже «кочерга», как солдаты называли противотанковые ружья».
«Рама» («очки», «ворота», «фриц с оглоблями») – прозвище немецкого тактического разведывательного самолета Focke-Wulf Fw 189 с двойным фюзеляжем. «Рама» было также популярным ерническим восклицанием при виде женщины (исследователи полагают, что грубый фронтовой мужской глаз ассоциировал с этой фюзеляжной конструкцией женскую грудь). В этом значении слово имело отрицательную коннотацию, и произносивших его «шутников» нередко били.
«Сабантуй» – фронтовой сленг для обозначения боевых действий. Исходное значение, конечно, – национальный праздник у татар и башкир. В поэме «Василий Теркин» (1942, глава «На привале») герой называет «малым сабантуем» бомбежку, «средним» – минометный обстрел, а «главным сабантуем» – танковую атаку. Твардовский объяснял, что услышал это слово осенью 41-го под Полтавой и оно означало «и ложное намерение противника на каком-нибудь участке, и действительную угрозу с его стороны, и нашу готовность устроить ему угощение». Слово в «военном» значении встречалось и у других писателей-фронтовиков: Виктора Некрасова («В окопах Сталинграда», 1946), Григория Бакланова («Пядь земли», 1959).
И, напоследок, об этимологии главного слова любой войны и «фронтового» кода Челябинска – известного во всем мире Танкограда.
«Солдат» – имеет латинские корни. В Италии так называли воинов-наёмников, получавших жалование за военную службу. Слово известно примерно с 1250-х годов. Произошло от названия монеты солид, которой платилось жалованье римским Воинам времён Септимия Севера. Воины эти назывались Solidarius; отсюда (по Фасмеру и никто версию не оспаривает) произошел и немецкий Soldat или голландский soldaat, а французский soldat – из итальянского soldato от soldare – «нанимать».
В России лексема распространена с 30-х годов XVII века в полках «нового строя». С начала XVIII века рекруты, прослужившие установленный срок, получали звание (чин) – солдат. После 1917 года и до 1945 года эти воины назывались военнослужащими рядового состава или красноармейцами, а с 1946-го – солдатами.
Танк – в русском это английское заимствование. В английском языке слово известно с 1610-х годов, имело «ландшафтную» и водную семантику – так называли и запасённую в резервуаре воду, и пруд. Англосаксы заимствовали это слово из португальского. Но корни слова куда более древние – индийские. Лингвисты полагают, что ниточка тянется из санскрита (tadaga-m «пруд»), в других индийских версиях: гуджарати – tankh, маратхи tanken, tanka – «резервуар с водой».
Современное значение слова – «бронированный автомобиль на гусеничном ходу, вооружённый орудиями и пулемётами, способный двигаться по пересечённой местности без дорог» используется с 1915 года, правда, в Первую Мировую первые английские танки имели значение короче – «боевая бронированная машина». Кстати, до этого момента, приблизительно с 1902-го года, у «танка» была общая семантика со всеми авто – «топливный бак». Собственно, и название для этой военной техники английской разведслужбой было предложено частично из секретных соображений – как кодовое обозначение. Когда первые танки уж прибыли на фронт, британские контрразведчики пустили слух, что пришла всего лишь партия цистерн.
Исходя из всей этой запутанной линсгвоистории, Язычник, хоть и успокоен, что, по-прежнему, «броня крепка и танки наши быстры», но, отчасти, в силу своей гуманитарной специфики, отчасти, потому что имя означает некое единение с силами природы, не теряет надежды, что согласно неким гармоничным процессам круговорота самых разнообразных процессов (и словообразования, в том числе), когда-нибудь человечество изменит образ мысли и систему ценностей, и тогда солдат опять станет всего лишь красивой монеткой. А танк вернется к своему мирному санскритскому прошлому и превратится в дивный пруд или резервуар, где будет храниться запас чистой воды в пасторально-экологичном мире…
Челябинск, спецпроект «Язычник»
Отправляйте свои новости, фото и видео на наш мессенджер +7 (901) 454-34-42
© 2025, РИА «Новый День»
