580 лет назад, 7 июля 1445 года, один человек проснулся с похмелья. Вернее, не один — компания у него была не просто большая, а грандиозная. На лугу правого берега реки Каменки, аккурат напротив Спасо-Евфимиева монастыря, что в Суздале, расположилось в те дни войско Великого князя Московского Василия II численностью примерно в тысячу сабель.
Бражничали до утра
Впрочем, нельзя ручаться, что беспробудно пили все ратники. Но насчёт командующего состава двух мнений быть не может — летописец с явным неодобрением отмечал: «Ужинал князь у себя со всею братиею и с боляры и пиша долго нощи». То есть бражничали до утра, о чём летописец тоже сказал: «На рассвете князь возжелал опочинути».
С одной стороны князя Василия можно если не оправдать, то понять. Он выдвигался к Суздалю на перехват — были получены сведения, что казанские царевичи Махмуд и Якуб намереваются устроить набег. И в целом всё шло, как полагается. Василий явился к Суздалю загодя, разбил станы, и даже успел устроить «всполох», как тогда называли учебную тревогу. А убедившись, что все системы работают штатно, и казанцев пока не видать, расслабился сам и позволил расслабиться остальным.
На те же грабли
С другой стороны, ни понять, ни оправдать князя нельзя. Дело в том, что у Василия был уже печальный опыт, связанный с несвоевременными возлияниями. Тогда, в 1433 году, великому князю Московскому было всего восемнадцать лет, и на его престол претендовал дядя, князь Юрий Звенигородский. Выяснение отношений привело к сражению на Клязьме, в районе нынешнего города Щёлково. Историк Василий Татищев описывает финал этой битвы так: «Москвичи ж многие, не думая, что битве быть, не готовы были, ибо имели с собою мёда много и упились тогда. Что увидел князь великий Василий, что не было ему надежды и ниоткуда помощи, побежал к Москве скоро весьма». Казалось бы — ну сделай же выводы! Тебе ведь не восемнадцать лет, а все тридцать, ты, как говорили тогда, опытный «муж рати и совета», неужели снова наступишь на те же грабли?
Тщетно. 7 июля 1445 года тридцатилетний князь Василий уверенно наступил на те же грабли. Вернее, попал в капкан. На страдающее похмельем войско обрушились казанцы, которых банально прозевали. Нельзя, впрочем, сказать, что катастрофа состоялась прямо вот сразу. Василий сумел не только построить полки, но и несколько раз отразить натиск казанской конницы, и даже перейти в наступление, обратив противника в бегство. А вот дальше случилась трагедия. Бегство оказалось ложным, и когда воины князя стали собирать трофеи, казанцы повернулись, навалились в полную силу и ворвались в русский лагерь. Князь не сплоховал и здесь: «Мужественне добре бился бяше, изранен по главе и по рукам, а всё тело бито вельми». Но плетью обуха не перешибёшь. Василия II взяли в плен и увезли в ставку казанского царя Улу-Мухаммеда.
Выкуп — «вся казна»
Сказать, что это был провал — не сказать ничего. Отзвуки национальной катастрофы были явственно слышны почти сто лет спустя, когда крымский хан Сахиб I Герай писал малолетнему и совсем ещё не Грозному Ивану IV: «С дедом нашим у Суздаля прадед твой Василий бился, да и в руки ему попал жив. И в те времена мочно было нашему деду твоего прадеда убить, а Московское государство взяти».
Другое дело, что убийство князя могло спровоцировать большую и серьёзную войну, а Казань к ней не была готова. И Улу-Мухаммед предпочёл взять за Василия выкуп. Выкуп в 200 тысяч рублей, или «вся казну Московскую», что, в общем, одно и то же. Впрочем, не хватило и «всей казны» — пришлось брать из храмов драгоценную утварь и переливать её в слитки. А сверх того, чтобы Василий не вздумал чудить, вместе с ним к Москве «отпускались» казанские царевичи Касим и Якуб. С войском, которое в современных терминах можно назвать оккупационным.
Словом, то похмелье под Суздалем претендует на роль самого дорогого похмелья в отечественной истории — жизнь любитель чарки не потерял, но всё остальное, что копилось поколениями предков, утратил или почти утратил.
Однако потом случилось то, чего не могло, наверное, случиться больше ни с одним человеком. Василий II явно был из той породы людей, которые могут эффективно действовать лишь тогда, когда вокруг полная катастрофа, всё горит и рушится. А если вокруг всё спокойно, такие люди интуитивно доводят до того, чтобы всё горело и рушилось. И тогда уж проявляют себя по полной программе.
Дальнейшие события разворачивались как в советском анекдоте времён обострения отношений с Китаем: «План по завоеванию России. Отправляем пять армий по 20 миллионов человек каждая. А впереди пускаем танк. Танк русские подобьют, армии сдадутся в плен, и Россия наша!»
Завоевателей отблагодарил
Василий, попав в плен, сумел расположить к себе будущих «оккупантов», Касима и Якуба. В ход шло всё — и личное обаяние князя, и его умение говорить по-татарски, и знание обычаев, и невероятная щедрость. Сначала это довело его до последнего края. Увидев, что казанцы явились на Русь и намерены здесь поселиться, родственники князя взбунтовались, а его двоюродный брат Дмитрий Шемяка сверг Василия с престола и даже ослепил: «Чему еси татар привёл на Русскую землю, и грады и волости дал им в кормление? А татар любишь, и речь, и язык их любишь без меры, и злато, и серебро, и имение даёшь татарам…»
И вот тут выяснилось, что инвестиции в казанцев были хорошим вложением. Узнав, что сотворили с Василием родственники, Касим и Якуб встали за него горой: «Слышали про великого князя, что братья над ним израду учинили, и пошли искати великого князя за прежнее его добро, и за его хлеб — много добра его до нас было». В течение нескольких лет с помощью Касима и Якуба Василий вернул себе и престол, и власть, и влияние. А вдобавок приобрёл ещё кое-что. Он отдал царевичам не то чтобы русские земли, а спорные территории между Рязанью, Москвой и Нижним Новгородом. Там и сформировалось Касимовское княжество, состоящее в полной зависимости от Москвы. И касимовские татары стали слугами великих князей Московских, воюя за них и с Казанью, и с Крымом, и со всеми подряд…
